Философия образования 8: Учитель и ученик - содоклад Печерской

Я не буду говорить за все христианство, а буду говорить о православной традиции и о том, что мне лично знакомо. При всем том, что мы знаем, как отличается так называемая восточная традиция от так называемой западной традиции, все-таки есть очень много близкого и похожего, хотя проявляется это совершенно по-разному. И самое важное внешнее отличие, в том, что когда мы говорим в христианской традиции об ученике и об учителе, отношения здесь совершенно другие, потому что учитель всегда – это Христос. Это тот, кому можно подражать. А учитель, это ведь тот, кто знает Христа. В этом смысле ученик всегда находится в состоянии и в положении того, кто слушает и, может быть, пытается следовать. И вот это следование, как раз самое сложное оказывается в этом пути.

 

На Руси, как вы знаете, есть понятие старчества, кстати, тоже происходящее от слова Харон. Но, если в понятии Харон, как мы уже говорили, много комического, то в старчестве это комическое никогда не проявлялось, если не говорить о юродстве, конечно. Кто такие старцы – это не старшие, не старые люди. Старых много, а старцев очень мало.

Старцы известны нам, в основном, по литературе, хотя они до сих пор есть и живут в монастырях, в основном, принимают людей. Во многом, они и есть те учителя христианские, которые, не имея никакого звания, в иерархии они обычно никак не значатся, часто даже не имеют священнического чина и рукоположения, но все почему-то знают, что это именно тот человек, к которому можно прийти со своей личной проблемой и получить ответ.

 

Все знают, что старцы обычно проходят очень сложный путь аскетической жизни и очень большой молитвенной практики и самоотречения. Но так ли это как канон какой-то? каждый ли старец именно такой путь прошел? Об этом трудно сказать. Но как-то их узнают, признают. Тот путь к спасению, ко Христу, который указывает старец, тоже можно узнать по тому, сколько людей получили этот самый личный, персональный совет. Каким образом этот старец получает ответ, мы не знаем, но мы его понимаем, пытаемся осмыслить это рациональным образом, что, видимо, этот боговдохновенный человек получил свое вдохновение таким образом, что ему пришлось пройти путь до дверей Царствия Божия и, может быть даже заглянуть в него, но по каким-то причинам ему пришлось вернуться назад и вот с этим незабываемым знанием он живет и тому, кто к нему приходит за советом он дает ответ не свой, а ответ Божий.

 

Я, столкнулась в своей жизни с таким замечательным старцем, как отец Иоанн Крестьянкин в 1984 году. Он был запрещен в то время, не потому что как-то Советская власть влияла на встречу мирян и монастырских людей, а просто потому, что к нему было слишком много паломников, он был слишком утомлен. Я пренебрегла всеми досужими разговорами и поехала к нему вместе со своим будущим мужем, и мы просили очень сложного решения какой-то нашей проблемы, мы пытались ее осмысленно высказать.

 

Интересно то, что он не стал нам даже отвечать на этот вопрос. Он  вообще стал говорить о другом. Он взял меня за руку, увел и читал мне стихи почти час, вот в чем было его наставление. Сейчас вспоминая этот невербальный разговор, это было любовное общение людей, которые понимают друг друга. Это был очень важный для меня опыт, который меня продвигал дальше на моем пути.

 

Я думаю, что те, кто встречались с такими людьми, наверное, тоже помнят не столько этот конкретный ответ, сколько все, что вокруг этого было, и что потом формировало дальнейшую жизнь.

 

Очевидно, что вычислить наперед и объяснить задним числом, почему в этом случае старец или какой-нибудь гуру или лама что-то делает, совершенно невозможно, если все можно вычислить, то тем самым, человека можно элиминировать. Именно потому личность в христианском понимании тайной и является, потому что все остальное может не быть тайной, а это не может не быть тайной. Ситуация та же самая, что и с обучение нравственности, потому что если есть алгоритмы нравственного поведения, то нравственности не существует.

 

Еще я хотела заметить, что разговор со старцем это никогда не нравоучительный разговор, никогда не происходит никакого морализаторства. Разговор идет очень по существу, этот конкретный человек, и старец обсуждает с ним во всех деталях то с чем он к нему пришел, он обсуждает, вживаясь в этого человека, человек при этом чувствует очень персональное отношение, доверие.

 

Это отсутствие морализаторства было очень сильно у отца Василия Ермакова, недавно почившего, он служил на Серафимовском кладбище. К нему было очень много паломников как всегда благоговеющих перед человеком, имеющим что-то необычное в себе. К нему всегда приходило в пост особое количество людей. Я помню разговор, который случился между ним и одной мамашей, которая принесла больного ребенка для исцеления. Он, не слушая ее, говорит: «Дура, кормить надо ребенка, мясом!» Отец Василий был очень прозорлив и вместо того, чтобы блюсти какие-то каноны церковные, он мог сказать то, что считал важным и нужным в данный момент, именно это ему было открыто свыше.

 

Мне кажется, что для нас, людей церковных, а я себя отношу к церковным людям, очень важно это соотношение: между церковным послушанием, следованием (а учение хорошо прописано, богословски обосновано и вербализовано) и пониманием того, что за всем этим стоит совершенно другое измерение вероучительного знания, что может быть дано свыше, к чему надо все время прислушиваться, чтобы его не потерять.

И в общении с другими людьми, и в получении откровения от духовных лиц, и в своей жизни, осмысляя критически свой собственный опыт.